Свободна
Скрыть опции темы
Привет, гость!
Зарегистрируйся, чтобы получить полный доступ и возможность писать в форуме, группах и блогах.
Вход Регистрация
Вход Регистрация
 Бетельгейзе
|
|
|
Долина была клинообразной формы. У острия клина вершины скалистых стен сближались друг с другом. Здесь в плохую погоду часто прятались овцы. Расширявшимся концом ущелье было обращено к югу. Отсюда начинался лес, который тянулся на много миль, лишь кое-где перерезанный рекой или пашнями. Горы сохранились и по сей день. А вот лесов почти не осталось. Однако на гравюре 1822 года еще видно, какие могучие леса были в этих краях. Художник Франц Кромер называет эти места "романтическим ландшафтом". А в пещере сейчас валяется только полусгнивший труп какой-то кошки. Теперь он сидел у костра, связаны у него были только ноги. Вокруг шеи свободно болталась петля веревки, конец которой держал караульщик. "Попытаешься бежать, мы тебя медленно удавим", - сказали они. Теперь он мог медленно есть. Его рот проделывалжевательные движения, и те же движения проделывали губы караульщиков - только они при этом ничего не ели. - Сознайся, говорили они с наигранным превосходством. - Сознайся, что ты нас обманывал, объясни нам все! Иейснер продолжал спокойно есть. Он немного пришел в себя - к нему вернулось спокойствие. Он сознавал, что в его присутствии они чувствуют себя неуверенно, хоть и решили его убить. - Поскольку я умру, я не могу солгать, - говорит он. - На пороге смерти ложь расширяется в объеме, ее невозможно из себя выдавить. Ложь в смертный час удваивает вечные муки лжеца - никому из людей такого не выдержать. Они слушали молча. Горел костер, они были далеко от дома, а он был чужак и знал больше их, хоть ему и предстояло умереть. - В Вене, - продолжал Мейснер, - при дворе императрицы был человек, который собирал лживые слова, сказанные на смертном одре. Ему щедро платили, и он вел долгие разговоры с умирающими, прежде чем к ним вводили родственников и священника. А потом он говорил от имени умирающего. Всего за два года его спина согнулась так, что он могтгубами коснуться собственного члена. "Грехи придавливают меня", - говорил он. Они неуверенно переглянулись, один осторожно, точно на пробу, улыбнулся. Потом они снова сделались хмурыми и грубыми: похоже, им стало стыдно, что они позабыли, зачем они здесь. |
|
Бетельгейзе
|
|
|
- Ты сильный человек, - сказали они. - Ты смог совратить девчонку, чтобы она легла под тебя, а потом избил до полусмерти ее брата. Ты считаешь себя сильным, но твоей силы не хватит, чтобы спастись. Они надеялись, что он станет им возражать, но нет. Они кормят его и расспрашивают. Но когда он жует и молчит, они и сами замолкают, и все замыкается. Огонь догорает. Подкрадывается темнота, и поскольку ему так и не пришлось умыться, его косые выступающие скулы блестят, как два темных птичьих крыла. - А это была правда насчет дождя? - вдруг тихо спрашивает один из них. И тут Мейснер понимает, что выживет. Пока это знает только он один - другие знают, что он умрет. Одно знание противостоит другому, и все уходят спать. Сторожить остается тот, кто задал вопрос. |
|
Бетельгейзе
|
|
|
В деревне, где родился караульщик, его называли Шляффе; он был маленький, сухонький, и на лице у него всегда было такое выражение, будто он по ошибке кого-то убил и теперь сокрушается об этом, надеясь в глубине души, что труп никто не обнаружит и ему ничего не сделают; имя Шляффе звучало как хрюканье, может, потому его так и назвали. Но в таком случае то был совершенно беспомощный и безобидный поросенок, который и младенца за ногу не хватит. В году от Рождества Христова 1782-м он перебрался в ближайший город и там женился. Детей у него, однако, не было. Соседи считали, что его детородный орган слишком мал в сравнении с телом. "С полмизинца детей не сделаешь", - говорили они, дружелюбно посмеиваясь. Жена его тоже была не из тех, кто может превратить худого, улыбающегося кривой улыбкой, неуверенного в себе мужичка в радостно смеющегося толстяка. Она пристроила его на работу ткачом и на другой же день начала звать его Ткач; наверно, чтобы ему не дали какого-нибудь другого прозвищя и чтобы не подпускать его к себе слишком близко. Горожане подчинились ее решению. Его стали звать Ткачом, а когда началась охота на Мейснера, его вскоре позвали, чтобы он привозил загонщикам еду. И вот тут-то, в промежутке между тем, как привезти еду и возвратиться домой, он и попался в лапы истории. Его назначили караульщиком, решив, что при малейшей попытке пелнника сбежать, Ткач из одного страха сразу поднимет громкий шум. Ему выпало караулить первому. Смена длилась пять часов - с одиннадцати до четырех утра. |
|
Бетельгейзе
|
|
|
Разговор продолжался, вероятно, несколько часов. Теперь мы можем реконструировать его только в общих чертах: слабость стражника, сила связанного пленника, любопытство стражника, недовольство женой и жизнью, которую, на его взгляд, он влачил слишком долго. Мы можем представить, как в словах связанного Мейснера для Ткача вдруг забрезжил луч надежды, как тот все решительней стал уверять, что поможет и поддержит: роли переменились. Теперь говорил Мейснер, спокойно, убедительно, а стражник молчал и слушал. Мы можем только догадываться, что мерцало в его подсознании: мгновенный и страшный образ человека, падающего с крутизны, чувство облегчения, которое он испытал, когда понял, что это не он сам лежит мертвый в ущелье, разговор у костра. Реальным, осязаемым доказательством были веревки, разрезанные и аккуратно сложенные кучкой под деревом, где лежал пленник; исчезновение кое-каких предметов первой необходимости, исчезновение стражника, исчезновение пленника. Никто не разбудил того, кому предстояло вступить на очередную вахту у костра. Розовое в утренней дымке солнце выкатилось из-за горизонта, костер догорел, кому-то стало зябко. Дрожащие, расстроенные, сгрудились они вокруг опустелого места, где недавно держали пленника. Кто-то стал яростно звать Ткача, предателя, но криком его были не вернуть. Они бежали. |
|
Бетельгейзе
|
|
|
Теперь их было двое, и съестные припасы быстро исчезли. У спящих они смогли украсть лишь немного хлеба и только - разве что счесть краденым нож Ткача. Уже третий день шли они, изголодавшиеся, смертельно усталые, на северо-запад. Мейснер давно распростился с надеждой добраться до какого-то определенного места - с него хватало и того, что пришлось бежать от определенного места. За ним шел Ткач, согбенный больше, чем всегда, да вдобавок теперь голодный и усталый, и еще с добавочной ношей - начинающемся сомнением, которое нельзя было сбросить с плеч на привалах. - Ты ведь можешь, - упрямо просил он с еще не погасшей надеждой. - Можешь, если захочешь! Сделай так, чтобы накрылся стол здесь, прямо в лесу! Прямо в лесу! Я голоден! делай что хочешь, но исполни, что обещал! Но часы шли, а хозяин все так же упорно молчал, упорно и неподступно, а накрытого стола все не было. -Ты ведь можешь? Ты ведь меня не обманул? А потом взгляд Мейснера, оборачивавшегося назад, жесткий, безжалостный блеск солнца в грязных черных волосах хозяина; неумолимы взгляд; зеленый туннель дороги впереди; паутина, не заметная глазу, но едва ощутимо хлеставшая по лицу того, кто шел первым, а потом свисавшая, как водоросли в текучей воде, светло, туманно и волнообразно; тяжесть в ногах. Окружающий пейзаж был неподвижной декорацией - двигались только они, измученные и неутомимые. -Я должен работать с людьми, - твердил Мейснер. - Дай мне людей, и у нас будет еда. На четвертый день лес поредел, расступился, и перед ними оказалось пять домишек. Серые, точно крысы, стояли они, разбросанные по блюду долины. Деревенька. Беглецы не знали, куда забрели, но знали, что им нужна еда. - Идем в деревню, - сказал Мейснер Ткачу. Они постояли, Мейснер неприметным движением слегка оперся о ствол дерева. - Говорят, крестьяне редко убивают чужаков, - сказал Ткач. |
|
Бетельгейзе
|
|
|
Архивы деревни Марнхуттен в этом отношении говорят ясным языком. В начале девятнадцатого века за пять лет в радиусе двух миль от упомянутой деревни было убито сто двадцать два разбойника. "Разбойником" тогда называли всякого, кто не был "местным", всякого чужака, всякого, кого при первой же беглой проверке нельяз было отнести к какой-нибудь определенной, знакомой категории. Цифра чудовищная, к тому же на самом деле она наверняка гораздо выше, поскольку многих убивали, не ставя об этом в известность центральные власти. О том, сколько местных жителей было убито чужаками и прочими злодеями, никаких сведений нет: разразившаяся через несколько лет война стерла эту часть картины. К тому же, может статься, многие добровольно покинули здешние края. Сколько человек убили в 1793 году, мы не знаем. Об этом периоде нам известно только одно - Мейснер весьма успешно странствовал в этих краях весной 1793 года. Он выжил.
|
|
Бетельгейзе
|
|
|
Мейснер первым вошел в дом. Ткач следовал за ним как тень, время от времени беспокойно оглядываясь на пустынный двор, словно боялся, что кто-то набросится на них сзади. Но двор был пуст. А перед ними оказалась одинокая женщина. Она стояла у печи, вероятно, собираясь подбросить в огонь еще одно полено, но, увидев пришельцев, застыла с открытым ртом. -Мир вашему дому, - тихо пробормотал Мейснер, остановившись на пороге. Ткач осмотрительно держался позади. Ничего не ответив, женщина стала медленно распрямляться, и на ее лице появилось отчужденное выражение. - Я вижу, ваш муж в поле, - продолжал Мейснер. Напряженная настороженность на ее лице усугубилась, полено скользнуло в огонь. Женщина стояла теперь совершенно прямо. Ткач осторожно высунул голову из-за спины Мейснера. Мейснер, не оборачиваясь, занес руку назад и чуть наискосок; удар тыльной стороной ладони пришелся по лбу Ткача. Ткач отшатнулся и с этой минуты замер, не шевелясь, за спиной Мейснера. Женщина по-прежнему молчала. Ткачу было пятьдесят. Он был слабосильным и хилым, и когда о нем упоминают в связи с Мейснером, его частенько называют "недоразвитым". Однако мозг его был достаточно вместительным, чтобы вместить в себя доверие и робкие зачатки сомнения. "Теперь", - подумал Мейснер. Очень медленно и осторожно взялся он за рукоятку ножа, торчавшего у него за поясом на животе и почти скрытого густыми складками одежды. Он медленно извлек нож и выставил его лезвием вперед. Увидев нож, женщина открыла рот. Но тут же закрыла его и замерла, не отрывая взгляда от острия. Ткач ножа не видел. - Мы хотим есть, - тихо сказал Мейснер. - Нам нужны пять лепешек и колодезная вода. - Да, - тихо ответила она. - Мясо мы едим тоже, - прежним тоном продолжал Мейснер. В окно ворвался луч солнца: на лезвии насмешливо и шаловливо заиграл солнечный зайчик. Женщина поглядела на них, увидела глаза Мейснера. Она понимала теперь, что он не шутит. - Я принесу, - сказала она. Мейснер медленно уронил руку. Нож исчез в складках одежды, он улыбнулся. И, не оборачиваясь, сказал Ткачу: - Пойди возьми хлеба. Господь дает нам хлеб руками этой женщины. Женщина по-прежнему не двигалась с места. Теперь Мейснер открыто улыбался ей; никто не произнес больше ни слова. Когда Ткач вышел во двор, чтобы наполнить фляги водой, двоим, оставшимся в доме, слышно было, как потрескивают в тишине стены. Потом послышались шаги Ткача на крыльце. Он вошел в комнату, держа в руках хлеб и рыбу. - Вот, - сказал оню - Теперь мы уходим. До опушки леса было каких-нибудь метров сто. Когда они вступили в лес, Ткач обернулся.Деревенька лежала на солнце тихая, почти вымершая, но он увидел, как со двора, который они только что покинули нелоскими короткими шажками вприпрыжку побежала женщина. Все молчало - слышалось только блеянье козы. - Она побежала рассказать о чуде, - задохнувшись, выговорил Ткач. Мейснер не ответил и не замедлил шагов. Он шел вперед среди деревьев, и когда Ткач повернулся, чтобы пойти за ним следом, того уже почти проглотил лес. Охваченный внезапной паникой, Ткач стал его звать; ответа не было, но Мейснер еще не исчез. Он был впереди, в лесной чаще - цель, которая не уменьшалась, хотя и непрерывно двигалась. |
|
Бетельгейзе
|
|
|
Когда Мейснеру было двенадцать, он однажды заблудился на ярмарке в родном городе. Чтобы не заскучать, пока родители его найдут, он зашел в одну из палаток. В палатке был силач. Мейснер, которому было всего двенадцать и который без спроса ушел от родителей, стоял у входа, слушая, как немногочисленная публика, собравшаяся в палатке, шумела и хохотала, когда атлет, гора мускулов, великан среди людей, вступал на грубо сколоченный помост. Мальчик вслушивался в тишину, которая внезапно наставала, когда гири поднимались в воздух, а потом восторженно кричал вместе с другими. Потом вышли две набеленные женщины и стали петь дуэтом, но короткие взрывы смеха то и дело перекрывали их голоса. Тогда Мейснер бросился вперед к одному из зрителей, которым оказался барышник из Пёзена, и ударил его по шее так, что у того на мгновение перехватило дыхание. Опомнившись. барышник стал оглядываться в поисках злодея - Мейснер не двинулся с места. В ту пору в Дрезбане, деревушке западной Баварии, вспыхнула чума. Пятнадцать жителей из двадцати трех погибли, восемь остальных разбежались кто куда. Две тамошних жительницы, сорокалетняя женщина с пятнадцатилетней дочерью, побрели на север, чтобы добраться до какого-нибудь селения, где можно найти пристанище. Единственным их спутником был страх - они боялись людей, которые их остановят, станут расспрашивать и погонят дальше, потому что они повстречались с чумой, а стало быть, сами теперь нечистые и могут разнести нечистоту вокруг; боялись они и разбойников, которые и спрашивать ни о чем не станут, а просто изнасилуют и бросят, растерзанных, обворованных, убитых. В ложбине в трех милях западнее деревушки, из которой они ушли, на них наткнулись Мейснер и Ткач. Лес здесь был густой, и обе пары слишком поздно заметили друг друга; они столкнулись нос к носу, бежать было бесполезно. Женщины - позднее оказалось, что старшую зовут Гретель, - затсыли на месте. Поняв, что бежать некуда, они присели на корточки. -Откуда вы? - спокойно спросил Мейснер. - Из Дрезбана, господин, - ответили они. Тогда Мейснер спросил, почему они идут одни. Несколько мгновений женщина взвешивала на губах правдивый ответ, потом проглотила его и уклончиво объяснила, что с мужем случилось несчастье, и они остались одни, но теперь больше не могут сами себя прокормить. Ткач хотел продолжать путь. Нетерпеливо толкнув Мейснера в бок, он сделал несколько призывных шагов вперед. Мейснер опустился на землю перед женщинами. Поняв, что делать нечего, Ткач заговорил с женщинами и стал им рассказывть про своего господина, про то, какие он может творить чудеса. Женщины слушали, вытаращив глаза. Мейснер спокойно улыбнулся, наблюдая их изумление. - Можно нам пойти с вами, господин? - смиренно спросила старшая. - Нам страшно, нам нужна защита. Два часа спустя вся компания двинулась дальше. Первым шел Мейснер, за ним женщины - та, что моложе, впереди, - замыкал шествие Ткач. Здесь уже не было тропинки. Время от времени дорогу им перебегали лани. Кругом разрослись дикие папоротники - путники пробирались по их светло-зеленому ковру, погружаясь в него по пояс, почти утопая в зарослях. |
|
Бетельгейзе
|
|
|
К вечеру они вышли на луг, где паслись две овцы. Мейснер пошел прямо к ним. Животные не шевельнулись, продолжая сонно жевать что-то, что могло быть тишиной, но, наверно, было травой, - потом большая из двух тревожно задвигала ушами. "Стой смирно!" - мысленно приказал Мейснер и подошел вплотную к животным. Потом выбросил руку вперед и почувствовал, как вонзился нож, мягко, без сопротивления. Овца конвульсивно дернулась назад, но Мейснер уже знал: дело сделано. Тем, кто стоял на пятьдесят метров сзади, произшедшее показалось почти загадочным: Мейснер спокойно выступил вперед, наклонился над животным, и оно, даже не вскрикнув, просто свалилось на землю как подкошенное. "Мясо, - возбужденно подумал Ткач, - теперь его хватит на много дней". Мейснер вернулся к спутникам с переброшенной через плечо овечьей тушей. - Еда, - спокойно сказал он. Они шли еще час, потом остановились у скалистой расселины и развели костер. Небо было густо-синим, почти черным. И на нем ни одной звезды. Они сидели вокруг костра, держа в руках палочки с наколотыми на них кусками баранины, сидели молча, отдыхая, устремив глаза на мясо, которое потрескивало и дымилось на огне. Огонь был котелком света - кругом ни ветерка, ни тревоги, ни звука. Потом небо совсем почернело, но к тому времени у огня остался один только Мейснер. Он не чувствовал усталости. |
|
Рекомендуем почитать также топики: Книжные рецензии, книжные блоги. Что читаем в данный момент Эпиграммы, анекдоты и прочая гадость... Фанты Разговоры на тему игры-викторины |